Взгляд Клэр был направлен не на фотографии и не на агента.
— Теперь вам нужно сделать только одно, — продолжал Фроули, — обернуть свой гнев на тех, кто его заслужил, на них. — Он постучал по столу рядом со снимками. — С вашей помощью мы упрячем этих мерзавцев надолго.
Клэр сунула руку в карман спортивных штанов, достала визитку и протянула агенту. Первым, что заметил Фроули, было изображение весов справедливости в левом нижнем углу.
— Это мой адвокат, — пояснила Клэр. — Захотите побеседовать со мной еще раз, обратитесь к ней.
Она сделала нажим на это словосочетание — «к ней». Фроули дважды прочитал надпись на визитке, во рту появился горьковатый привкус.
— Повезло, — протянул Фроули, медленно собирая фотографии со стола. — Повезло вам, что я не очень-то в вас нуждаюсь. Иначе все это закончилось бы крайне неприятно. — Он взял снимок Макрея последним, еще раз посмотрел на его нагловатую физиономию и убрал в конверт. — Почему я не сказал вам, что человек, вас похитивший, теперь вам лапшу на уши вешает? Потому что мне надо было держать Макрея на коротком поводке. Потому что я веду расследование преступления федерального значения, а не передачу «Любовь с первого взгляда».
— Вы можете идти.
— Вот что я вам предлагаю, мисс Кизи. Макрей обязательно попытается увидеть вас снова.
— Нет, не попытается…
— И вот когда это случится, — перебил ее Фроули, — когда он придет, вы сообщите мне о любых контактах и любых разговорах с ним на какие бы то ни было темы. Сами или через вашего адвоката, — он резко махнул визиткой. — В противном случае вам самой светит уголовное преследование. Это не угроза, а обещание. Я расследую тяжкое уголовное преступление. За любые тайные контакты с подозреваемым вам грозит преследование.
Фроули поднялся и убрал в карман визитку — ярость еще не улеглась.
— Вы считаете, вас уже унизили? А как вам понравится вызов в суд за пособничество и содействие вооруженному уголовному преступлению? Или если весь мир узнает об этом деле? «Управляющая банком влюбилась в грабителя»! Неплохо, да? Желтые газетенки любите? Так теперь сможете в них попасть. — Заставив себя остановиться, Фроули открыл стеклянную дверь. — Да, жестоко. Но вы сами все это на себя накликали. Я не смогу вам помочь, если вы не дадите мне такой возможности. Макрей придет к вам. И, когда он сделает это, вы мне сообщите.
Вот так себя чувствуешь, когда оказываешься под водой.
Криста наконец нырнула. Погрузилась на глубину. Подвал «Пивной» превратился в бассейн с кирпичными стенами. От бурбона, циркулировавшего в крови, у нее словно выросли жабры.
Все замедлилось. Звуки доходили до нее с опозданием, растягиваясь так, что она успевала на выбор — обдумать их или пропустить мимо ушей. Жизнь стала текучей и скучной. Криста потянулась к бару, но вода не пустила — движение обернулось рябью. От каждого жеста появлялось течение, которое затем превращалось в волну. Криста повернула голову — и зал поплыл, все сдвинулось с мест, потом вернулось, а звуки отстали. Прошла секунда или две, пока они попали в ее уши. Один очень красиво перетекал в другой.
Криста в одиночестве сидела возле барной стойки посреди жидкой вселенной. «Чтоб тебя, госпожа Джоани Мэглоун!» — проплыло у нее в голове. Бывшая Джоани Лоулер любила раньше говаривать: «Черт, ты что, думаешь, я стану одной из таких замужних теток, которые сидят дома как привязанные?» Это было еще до того, как она поцеловала конопатого принца-лягушонка по фамилии Мэглоун и как по волшебству превратилась в домохозяйку. Два дня назад, вечером, Криста позвонила ей. «Извини, Крис, не получится», — услышала она в ответ. Так что сегодня Криста даже пытаться не стала. Позвонит ей завтра (обязательно!) и между делом обмолвится, что была в «Пивной» без нее, это ж ведь психология. Заставь ее понять, что она теряет нечто такое, и у нее в заднице засвербит. Уж Криста, хоть и одинокая теперь, умолять не станет.
Звучала какая-то приятная мелодия. Без Монсеньора — ее Крестного отца, благодарного Папы — «Ю-ту» никто не заказывал. Его петушок ликовал три раза (с такой благодарностью!), и каждый раз был предательским кинжалом в спину Дугги, а теперь Криста не могла до него дозвониться. Прячется в своем Заброшенном поселке, в своем Ватикане.
Доллар из кармана джинсов — последний. Колышется у нее в руке, как папоротник на ветру. Криста коснулась подошвами пола и пошла к кирпичной стене, где стоял музыкальный автомат — открывающийся и выпускающий пузыри ларец с сокровищами; она напоминала пловчиху, идущую по дну с цветными камнями в подсвеченном аквариуме, который представляла собой «Пивная». Три пузыря на доллар. Она ввела один и тот же код три раза — группа «Кренберис», песня «Медлить».
Направляясь назад, Криста сделала вид, что осадила парня, который весь вечер на нее пялился. «Так и будешь глазеть?» — про себя спросила она, медленно двигаясь, чтобы он как следует рассмотрел ее.
Буль-Буль никогда не отказывался угостить за счет заведения, но Криста хотела убедиться, что по-прежнему сильна, особенно теперь, когда ее чары начали угасать. Говорят: когда твой ребенок начинает жить, ты начинаешь умирать. Если это так, то она уже потеряла двадцать один месяц своей жизни.
Двадцать один месяц — средний срок обращения купюры в один доллар (это ей Дугги сказал как-то раз — она помнила все, что он ей говорил). Дольше всех держатся пятидесятки и сотни.
«Меня хотят, — решила Криста. — Я еще не вышла из употребления». Она — чистая крепкая купюра. Уже не такая хрустящая, как раньше, но по-прежнему законное платежное средство. Не стодолларовая, конечно. Ну уж пятидесятидолларовая — точно.