Клэр ждала реакции Дуга.
— Погоди, — проговорила девушка. — Ты хочешь сказать, что он не астронавт?
Джем, указав на Клэр пальцем, посмотрел на Дуга.
— Эй, а ты быстрый и смелый. Молодцом. Ну в общем, да, мы оба — участники космической программы. Так что если кому-нибудь из твоих подруг это интересно, если они к тому же рыжие и без особых напрягов…
— Я им передам.
— Вот спасибо. Она клевая, Дугги. Только вот что. — Джем постучал по столу и встал. — Не привыкай особо к этому, а то расслабился тут, Ромео. У нас скоро работенка будет.
— Так вы и работаете вместе? — удивилась Клэр.
— Говорю же — не разлей вода. Раньше вообще все-все друг другу рассказывали.
— Ты тоже небо расчищаешь?
— Ну да. Скоро опять сносить будем. Дугги у нас любит смотреть, как дома падают.
Улыбка исчезла, и взгляд неживых глаз Джема стал заметнее, затем губы снова тронула мимолетная усмешка. Джем перешагнул через ограду на тротуар.
— Будь поосторожней с ним, Клэр. Не забывай, что я сказал, — сплошные неприятности.
Джем с силой шлепнул Дуга по плечу, нацепил на нос очки и, слегка пританцовывая, двинулся прочь по улице. Клэр посмотрела ему вслед, потом перевела взгляд на Дуга, который сидел, уставившись на пустой стул.
— Он показался мне симпатичным, — ровным тоном заметила она.
— Ты очень вежлива.
— Что случилось, Дуг? Ты меня напугал.
— Я не был готов к тому, что мы с ним встретимся.
— Это то, о чем ты говорил, — старый ты?
— Ага. — Дуг не сводил глаз с пустого стула. — Вроде того.
— Что у него с глазами?
Дуг не мог придумать ответа на этот вопрос.
— С тобой все хорошо? Приходишь в себя?
— Конечно, — отозвался Дуг, возвращаясь в реальность; он огляделся и увидел свои двадцатки на столе.
Клэр взяла лимонад, но на этот раз Дуг отнял у нее стакан. Девушка напряглась, наблюдая за ним.
— Ты хочешь побыть один? — поинтересовалась она.
Дуг действительно остался один. Джем об этом позаботился.
Утро было сырым. Солнце разгоняло мрак и влагу, и над улицами поднимался пар. Если взглянуть сквозь путаные нити кабелей и телефонных проводов, тянущихся вдоль улиц и опускающихся до уровня глаз там, где Сэквиллская, очертя голову, вливается в Мистик, можно увидеть баржу и высокие краны, будто бы выклевывающие из нее груз. В вышине, над домом матери Дуга, носились чайки — они кружились и падали вниз, норовя нагадить на крышу.
Когда у отца впервые отняли этот дом, Дуг так разозлился, что много лет не появлялся тут, и вообще — обходил стороной Сэквиллскую улицу. В тогдашней жизни — жизни запойного алкоголика — он вряд ли мог найти утешение: Дуг мучился детскими воспоминаниями и ассоциациями, а вовсе не подпитывался ими. Но когда Дуг мотал срок в тюрьме «Норфолк» под Бостоном, все его мысли о доме и о Городе крутились вокруг дома мамы. Он вспоминал не Памятник, не Жемчужную улицу и даже не каток. И, выйдя на свободу, Дуг первым делом пошел к этому дому. Город олицетворял мать. Город вырастил его. Этот дом Дуг считал ее лицом, ее глазами, что присматривали за ним. А улицы — руками, которые обнимали сына.
Во времена беспробудного пьянства импульсивные поступки были для Дуга в порядке вещей. И никогда до добра не доводили. Заканчивалось тем, что он причинял людям боль. Да и как еще это могло закончиться?
Жизнь как лотерея. В последние три года Дуг положил много сил, чтобы стереть из сознания принцип «все или ничего», перестать гоняться за большим кушем. Это качество тоже досталось ему по наследству от Города, как цвет глаз или черты лица. Мечта азартного игрока, что в один прекрасный день он получит настоящий выигрыш, который навсегда изменит его жизнь.
Он и остальным твердил по поводу банков: не будьте жадными. Не перегибайте палку. Не переоценивайте свои силы. «Вошли, бабки взяли, ушли». Теперь ему самому нужно было прислушаться к этому совету.
Ему вспомнился Джем, стоящий за спиной Клэр в пиццерии. А подсознание подкинуло еще одну картинку: они же в банковском хранилище на площади Кенмор, будто бы пара, ожидающая лифт. Сердце у Дуга сжалось. И опасность, которую он внес в ее жизнь, да и в свою, стала отчетливее. Прекратить всякое общение — и тогда Джем не будет доставать ее, а ФБР — его. И хватит уже мечтать о том, как он исцелит Клэр Кизи или чудесным образом освободится сам. Лучшее, что он может для нее сделать — и, пожалуй, единственное (впрочем, как и для себя), — это оставить ее.
Стекла в раме входной двери звякнули, когда Дуг вошел и отправился наверх к Джему. Уже на лестнице он понял, что музыка доносится из подвала, а не со второго этажа. Он развернулся, вышел на улицу и по цементной дорожке, сквозь трещины которой пучками пробивалась трава, добрел до навеса на заднем дворе.
В каменном подвале было темно, пол сырой, коричневатый. В углах поблескивали слезинки конденсата. Лязганье металла (Джем любил стучать дисками штанги, главное — создавать побольше шума), приглушаемое сырыми стенами, вступало в диссонанс со взлетами и падениями цеппелиновской песни «Кашемир».
Джем лежал на спине и качал пресс на старом, обвешанном грузами тренажере. Шнуры скрипели, нижние рельсы были покрыты ржавчиной и плесенью из-за капавшей с потолка воды.
Он закончил упражнение и выпрямился. Его лицо горело, длинные вены на руках извивались под кожей, словно змеи.
— Здорово, — приветствовал приятеля Джем, вскакивая со скамейки. — Зацени, только что взял. — Вокруг тренажера на подставках, словно камеры на штативах, стояли три ухающие колонки, по высоте доходившие до плеч. — Беспроводные, — похвастался Джем, обводя свое приобретение рукой, как фокусник, демонстрирующий трюк с левитацией. — Сигнал идет от моей стереосистемы наверху. — По три сотни за каждую, но черт возьми… — Он прибавил звука, чтобы показать всю силу техники, и стал дергать головой, вертя помощневшей шеей в такт песне: Джем, видимо, не подумал или просто наплевал на то, что металлические детали в колонках через несколько недель заржавеют. — Вставляет нереально, чувак.